На чаше весов. Следствие ведёт Рязанцева - Елена Касаткина
«Мишка прав. Сто раз прав. Ну кого я обманываю. Мне не интересно дома. Не интересно готовить, как это делает мама. Хлопотать вокруг мужа, как Светка. Наверное я не создана для семейной жизни? Даже шарлотку и ту приготовила на скорую руку. Хотя получилось ничего так. Вкусно. И всё же. Как заставить себя полюбить быт?».
До обеда она что-то мыла, что-то готовила, что-то убирала, но делала это скорей на автомате, чем по зову души. К полудню настроение окончательно испортилось. Всё раздражало — сверлящий звук из квартиры этажом выше, свист неизвестной птицы из дома напротив, гора продуктов, принесённых Мишкой из магазина. Раньше с ней такого не бывало.
В сумочке радостно завибрировал смартфон. «Наша служба и опасна, и трудна…». Шум работающего пылесоса заглушал нотки знакомой мелодии, но не услышать их она не могла. Лена подлетела к вешалке, вынула телефон, нажала на соединение и услышала голос Олега Ревина:
— Всё, Елена Аркадьевна, мы их нашли. Мать Козявина Тамара. В школе дали адрес, только дома никого не оказалось.
— С соседями говорили?
— Нет ещё.
— Узнайте, где она работает. Спросите, как давно её видели, ну и про детей тоже. Странно, суббота вроде, выходной, — Лена задумалась, — возможно, придётся квартиру вскрывать.
В телефоне послышались короткие звуки, кто-то пытался дозвониться по параллельной линии. Лена отключила Ревина и услышала голос Махоркина:
— Лена, тут женщина пришла в отделение, говорит, что у неё пропали дети, два мальчика, по описанию похожи на наших двойняшек. Я, конечно, могу её сам допросить, но подумал, лучше это будет сделать вам.
— Конечно, Александр Васильевич. Я сейчас приеду.
— Я хотел машину за вами отправить, но вспомнил, что вы переехали, а новый адрес мне неизвестен.
— Не надо машину, меня Миша привезёт. Вы главное, женщину эту не отпускайте. Кстати, как её фамилия?
— Козявина. Тамара Козявина.
— Ясно. Значит, она. Сейчас буду, — отчеканила Лена и отключилась. Из комнаты на неё сердито смотрел Миша.
— Опять работа? Имей в виду, я никуда не поеду и тебя не пущу.
— Что значит «не пущу»? Я что, в заключении?
— Понимай, как хочешь. Я тоже человек, и хочу провести с тобой нормальный выходной. Нормальный, понимаешь?
— Миша, — Лена задохнулась в негодовании, — там детей убили. Двоих маленьких детей, — голос срывался на крик, — а ты мне про свои желания…
— Да плевать мне на этих детей, — не сдержавшись, выкрикнул Миша.
— Плевать?! — Лена застыла в изумлении, не в силах произнести больше ни слова. Её лицо исказила гримаса ужаса, как будто перед ней стоял не тот Мишка, с которым ей было весело и легко, а восставшее из ада чудовище. Миша сразу понял, что перебрал и пошёл на попятный.
— Ну ладно, масик, чего ты сразу… Дай мне хотя бы пять минут на то, чтобы одеться. Про обед я уже и не говорю.
Глава десятая
Тамара Козявина выглядела женщиной зрелой и, по мнению Рязанцевой, красивой. Только красота эта была какой-то непритягательной. Чего-то не хватало. Яркости, что ли. Лена внимательно рассматривала круглое, немного припухлое лицо, миндалевидные глаза, тонкий нос, крупные губы, пытаясь найти причину этой «непритягательности». Обычно женщины во время беременности расцветают, от них невозможно отвести глаз. Тамара Козявина, несмотря на огромный живот, такого желания не вызывала. Она сидела, некрасиво сгорбившись, сжимая коленками кисти рук, испуганно переводила взгляд с Махоркина на Рязанцеву и что-то быстро лопотала. Речь была невнятной, казалось, язык не помогает, а мешает ей говорить.
— А почему вы сразу не начали поиск? Почему только сейчас обратились в милицию? Прошло уже несколько дней, а вы даже не задались вопросом, где ваши дети? — Почему-то даже жалости Тамара Козявина у Лены не вызывала. «Неужели я становлюсь такой же бесчувственной, как Мишка», — мелькнула неприятная мысль.
— Так я же говорю, я думала, что их отец забрал к себе. Он и раньше их забирал.
— И вы не проверили? А почему сейчас решили начать поиски?
— Мне учительница утром позвонила. Сказала, что милиция приходила, интересовалась Валей. Я решила проверить, позвонила мужу… бывшему, а он пьяный, говорит, нет у него никого. Вот я к вам сразу и побежала. Где мои дети? Вы что-нибудь знаете про них?
— Вам бы пораньше озаботиться этим. — Махоркин замялся. Огорошить беременную женщину новостью о гибели её детей — рискованно. Так можно и ещё не родившегося младенца потерять. Он посмотрел на Рязанцеву, этот взгляд был сигналом — требуется помощь.
— Нам придётся сообщить вам не очень хорошую новость, — Лена сделала паузу, внимательно наблюдая за реакцией женщины. Лицо Тамары вытянулось, но не побледнело. Лена налила из графина в стакан воды и протянула женщине. — С вашими детьми случилось несчастье. Мы нашли их в лесу.
Лена замолчала, подбирая щадящие слова.
— Что? Что с ними? — Губы и подбородок женщины мелко задрожали.
— Они погибли, — набравшись мужества, выдохнула из себя Рязанцева.
Женщина выпрямила спину и замерла. Несколько минут смотрела на следователя безучастным взглядом, наконец опустила голову и тихо заплакала. Крупные слёзы падали на торчащий живот. Она не вынимала рук из сомкнутых коленей, не обхватывала ими голову и не старалась утереть мокрые щёки, как обычно это бывает. Просто мерно раскачивалась взад-вперёд, поскрипывая старым стулом.
— Выпейте воды, — фраза повисла в воздухе. Лена выждала ещё пару минут и продолжила.: — Тамара, мы понимаем ваше горе, но нам необходимо кое-что выяснить.
— Как они погибли? — невнятно спросила Козявина.
Лена протянула фотографии. Дрожащими руками Тамара перелистала снимки и вернула их следователю.
— Скажите, у вас есть предположение, кто бы мог это сделать? — Лена глянула на ноги беременной женщины. Размер тридцать восьмой не меньше.
— Нет. Нет. Я не знаю, — сквозь кашу лишних звуков послышался ответ.
— А муж… бывший, где проживает?
— В Строгино.
Лена быстро записала адрес и, не поднимая головы, спросила:
— Давно вы в разводе?
— Официально с июня 2005-го. А что?
— А какое сейчас у вас семейное положение? Вы замужем?
— Нет. А что? — Тамара Козявина с вызовом смотрела на Рязанцеву. — Вас волнует моя беременность? Я что, не имею права на личную жизнь?
При повышении тональности голоса, речь становилась более внятной, а выкрикиваемые слова всё чётче. «Надо же!», — подумал Махоркин. — «Заговорила. И даже фифекты фикции куда-то подевались».
— У меня
